Вновь наступает утро...

— Варька! — раздаётся в горнице хозяйский окрик.

Тишина. Никто не отвечает.

— Варька!..

По-прежнему тихо.

Хозяева и подмастерье Афанасий заходят в комнату, и их взглядам предстаёт страшная картина: в колыбели лежит мёртвый ребёнок; его лицо посинело и осунулось, крохотный язычок вывалился изо рта, глазки вылезли из орбит. Рядом, свернувшись калачиком, лежит мёртвая, но ещё тёплая нянька Варька с блаженной улыбкой на губах. По выражению её лица, по всему виду её кажется, что она спит, — спит здоровым, крепким сном, как после долгого бодрствования, после долгих бессонных ночей. Но на самом деле сон её уже перешёл в сон вечный: казалось, она получила покой, которого она так ждала и ради которого пошла на тягчайший — иродовый — грех: убийство младенца.

С минуту все стоят, не спуская глаз с мертвецов. Затем с жалобным визгом хозяйка бросается на колыбель и начинает безудержно рыдать. Хозяин только сплёвывает на пол и сухо произносит:

— Паршивка! Мало того, что бездельничала все эти дни, так ещё и ребёнка убила! И за что мы её только кормили?..

Где-то вдалеке раздаётся звон церковных колоколов...

*

Варька открыла глаза. Над нею было беспредельное синее небо с редкими белыми облаками. Вокруг зеленела трава, пестрели цветы.

— Это рай, — подумалось Варьке. — Но как я могла попасть сюда?! Я же убила, нарушила заповедь! И как я смогла!.. А ребёнок? — спросила она себя. — Где он теперь? Должно быть, тоже в раю?..

От размышлений её оторвал громкий младенческий крик: крик убитого ею ребёнка. В ужасе Варька вскочила и огляделась.

Никого.

Крик продолжался, ни на минуту не прекращаясь. Варька выпрямилась в полный рост и пошла, опустив голову, с глазами, полными слёз, — пошла вперёд, в Вечность без надежды на прощение, куда глядели глаза. Но нигде не было видно ни дома, ни деревца, и не было конца этой дороге, и понимала Варька, что крест этот нести ей ещё очень и очень долго: быть может, вечно.

А ребёнок продолжал кричать...